66

свою жену и троих детей. Старики этого тоже не одобрили.

        Начались разговоры, что Ганна потеряла авторитет и ее надо сместить с бригадирства или чтоб Назаренко ушел из председателей.

        Наши политотдельцы ездили решать это дело. Ответственная вещь – снимать зарекомендованного работника, образцового и незапятнанного бригадира в такое ответственное время.

        Разобравшись, нашли, что Ганна работает попрежнему отлично. (А говорили, что в связи с медовым месяцем она стала немного манкировать.)

        Ганну оставили в бригадирах. Во время разбирательства дела она держалась скромно, не выступала и мнения своего не высказывала: терпеливо ждала, что решат. Назаренко – тоже.

        Отец Назаренко, старик коммунар, сказал свое мнение:

        – Я считаю, что по сравнению с прежней женой моего сына Ганна ни черта не стоит. Вопервых, та баба добрая хозяйка, вовторых, трое пацанов, втретьих, Ганна уже со многими жила. Она жила с моим младшим сыном Назаренко и со старшим сыном Назаренко, а теперь живет со средним. Понравились ей Назаренки! Но это долго не протянется. Они поживутпоживут, и он опять вернется до своей бабы. Это я вам говорю.

        Старик Назаренко был в австрийском плену, знает немецкий язык и немного итальянский. Его уважают. Он в коммуне занимается какойто полуадминистративной работой, – кажется, «обликовец», учетчик. Он аккуратно одет, бритый, в строченой панаме серого полотна, похож на фермера. У него три сына – и все коммунары.

        Часа в два ночи испортился автомобиль. Как раз только что проехали мостик. Низина. Вокруг болотные большие сорняки. Целая заросль. Сильная ореховая вонь дурмана, рогозы, рокот лягушек и крики жаб – те знаменитые ночные звуки когда как будто ктото дует в бутылку.

        Сырая темнота и масса звезд в черном небе.

        Испортилось магнето. Мы зажигали спички одну за другой, и при их свете шофер чинил.

        Адски хотелось спать.

        Розанов спал.

        Часа через полтора, изведя два коробка, починили и поехали.

        Мчались, наверстывая время, как угорелые. Перед нами, ослепленные фарами, метались, взлетая с дороги, совы. Одну сову убило радиатором.

        Неслись по обеим сторонам дороги сказочные растения Перед фарами кружились добела раскаленные мотыльки.

        Подул неожиданно горячий, сухой ветер.

        Дьявольская, шекспировская ночь!

        Розанов вошел в комнату с котенком.

        Под лестницей родила кошка. Котята подросли.

        Он вошел с котенком в одной руке и с блюдцем молока в другой. Он поставил блюдце на пол возле моей кровати. Тыкал пестренького котенка мордочкой в молоко.

        Котенок пищал, как воробей чирикал.

        Розанов сиял, ласково приговаривая:

        – Тактактактак.

        Розовенький язычок быстро замелькал в блюдце с голубой каемкой.

        Нынче:

Ведомость о ходе косовицы, колотьбы, хлебосдачи на 28 июля 1933 года:

      1. Нужно скосить – 25 127 га

      2. Скошено – 7 538»

      3. Связано – 6 603»

      4. Сложено – 6 368»

      5. План хлебосдачи – 91 329 центнеров

      6. Сдано хлеба – 1 834 центнера

      7. Вылущено – 32 га

      8. Поднято под зябь – 11»

      28 июля 1933 г.

      (и кудрявая подпись)

        Все это на клочке плохой бумаги, лиловыми чернилами.

        Секретарь ячейки артели «Чубарь» товарищ Драчев.

        Я познакомился с ним утром.

        Он не был в поле. Он занимался делами в селе. У него три дела, требующих немедленного