65

дань чеховской традиции…

        Осмотрели табор «Парижской коммуны».

        Это роскошный, образцовый, показательный табор.

        Тут высокий, просторный курень с мужскими и женским отделениями, со столом в проходе, со скамьями, с хорошо убитым земляным полом, посыпанным, как на троицу, срезанной рогозой и полынью.

        Всюду лозунги, графики, газеты.

        Недалеко – кухня. Хорошенький временный домик под черепицей. Столы, скамьи, посуда, бочка, ведра, бак, кружка.

        Стоят в ряд бестарки, хорошо выкрашенные в красный цвет, с желтыми лозунгами и надписями.

        Ходит интеллигентная девушкапрактикантка, студентка из Ленинграда.

        Но Розанов как бы не замечает всего этого.

        – Сколько зерна сдали?

        Оказывается мало.

        – Вот так так! Вот прекрасно. Все есть: и табор, и бестарки, и кухня. Хоть на выставку. Все есть, кроме зерна. Красиво. Очень мне нужен ваш табор без зерна! Я предпочитаю зерно без табора! – кричит Розанов.

        Но мне очень понравились и табор, и кухня, и бестарки, и весь стиль коммуны. Все чисто, аккуратно, с иголочки.

        Машины расписаны цветами.

        Производит впечатление, что крепкая, талантливая молодежь «играет» в труд.

        Но разве это недостаток, если в результате этой игры – образцовое, большое, очень хорошее хозяйство? Наоборот, труд должен быть желанным и радостным. И зерно сдадут. Обычно «Парижская коммуна» на первом

        месте.

        Это здесь знаменитый бригадир Ганна Рыбалка, о которой мне много говорили.

        Но я ее еще не видел.

        Розанов, особенно требовательный к интеллигентным работникам, стал «брать в работу» председателя коммуны Назаренко.

        Назаренко, высокий, красивый парень в белой рубахе, спокойно сидел за своим письменным столом.

        По очереди входили коммунары и коммунарки. Я ждал появления легендарной Ганны Рыбалки. Но ее все не было.

        – А где же Ганна Рыбалка? – спросил я шепотом. – Почему ее нет?

        – А вот же она, – сказал мне Хоменко, показывая глазами на женщину, давно уже сидевшую подле двери на скамье.

        Вот уж никак не ожидал, что это именно и есть знаменитая Ганна Рыбалка. Я представлял ее высокой, стройной, смуглой девятнадцатилетней красавицей, в майке с засученными рукавами. Она оказалась низенькой, плотной женщиной, в белом платочке с кружевной оборкой, в белой деревенской кофте, в сборчатой юбке, лет двадцати пяти. Курносая и очень бровастая, она никак не подходила ни к своей репутации, ни к своему поэтическому имени – Ганна.

        Однако, присмотревшись, я нашел в ней очаровательную, немного ироническую усмешку, замечательной белизны зубы и грубоватую женственность молодой крестьянки. Маленькая босая ножка. Она сидела скромно и молча. (Только один раз усмехнулась какимто своим мыслям.) Она досидела до конца, не выступала и по окончании заседания встала и незаметно вышла.

        С ней сейчас целая история в коммуне. Недавно она сошлась и стала жить с председателем коммуны Назаренко.

        Бригадир живет с председателем! Родственные связи!

        Пошло недовольство части правленцев. Под Ганну давно подкапывались соперники. Ее бригада всегда первая; ей не могли простить, что она первая во всем районе закончила сев и ездила с рапортом в Москву, к генеральному секретарю комсомола.

        Теперь враги поставили вопрос: совместимо ли быть бригадиром и вместе с тем женой председателя?

        Назаренко для Ганны бросил