Всюду на столбах лампочки.
Свет в нескольких корпусах, но что там – неизвестно. И не хочется спрашивать, – скорей спать!
Близость станции. Сигналы. Семафоры. Звонки. В комнате несколько больших букетов полевых цветов.
Ложимся. Вокруг белые, чистые, чужие стены и чужие запахи нового места. Белая печь. За печью на вешалке пальто и две соломенные деревенские шляпы, которые называют «брили».
Елисеев тушит свет.
Я лежу. Меня мучат жар и бессонница. Вдруг слышу – во тьме Елисеев ест редиску. Ест, вкусно хрустя. Съел одну, начал другую. Потом еще. И еще. Что такое? Я не знал за ним такого аппетита.
– Елисеев!
– А?
– Что это вы грызете? Редиску, что ли?
– Нет. Наоборот, я думал, это вы.
– Нет, не я.
– Тогда, наверное, это мышь нашла чтонибудь на столе.
Он зажигает свет. Шарит по столу.
Он обходит всю комнату, ищет мышиную нору, ищет долго. Наконец находит возле печки спичечную коробочку и в ней большого жука. Все ясно. Это Леночка спрятала.
– Выбросить?
– Жалко Леночку.
Однако жук мешает спать.
Елисеев осторожно выходит в коридор и там осторожно кладет коробочку на стол. Все стихает. Темнота. Меня продолжает мучить жар. Потом я начинаю потеть. Потею так, что обе простыни хоть выжми. Никогда в жизни так не потел. А вокруг тридцать пять тысяч га колхозных полей, подготовка к уборочной, комбайны, тракторы, бригады, колхозы, полеводы, инструкции, противоречия; все это еще мне не совсем понятно, еще не разобрался, что к чему.
Так до утра.
Двадцать второго Костину нужно было съездить в колхоз «Красный партизан» – отвезти лозунги и материалы к предстоящей политбеседе. Пригласил нас. Часов в двенадцать мы отправились на бричке – Костин, Елисеев, Зоя Васильевна и я. Это километров десять – двенадцать.
По дороге смотрели хлеба. Очень хороши. Земля вокруг тщательно возделана.
Из «Красного партизана» поехали в поле, к бригаде стариков косарей. Их Зоя Васильевна както обещала сиять и теперь решила исполнить обещание.
По дороге осматривали хлеба. Особенно меня поразил кусок возле церкви со снятыми крестами – громаднейшая, густейшая, ровнейшая и чистейшая пшеница. Чтобы войти в нее, надо сильно напрягать руки, разбирая ее свежую крепкую чащу. Куда хватает глаз – отличнейшие хлеба. Неожиданно для традиционного русскою пейзажа – абсолютное отсутствие межей. Сплошные зеленя.
Дороги прокладывают с помощью трактора.
Мы нашли косарей на склоне балки. Три старика в шляпах и широких рубахах широко и легко косили луг. Густое белое молоко сока сворачивалось большими каплями на срезанных стеблях молочая.
Зоя Васильевна засуетилась, живописно расставила стариков, утвердила свой треножник и велела им косить. Они, очень довольные, пошли цепью вниз, размахивая косами. Трава ложилась легкими рядами.
Тут Зоя Васильевна спохватилась – она забыла в тарантасе кассету. Она с криком побежала за ней.
А старики продолжали мерно и неуклонно идти.
Когда Зоя Васильевна прибежала с кассетой к аппарату, старики уже прошли мимо. Она обежала их и стала снова наводить, но, покуда наводила, старики опять прошли мимо, лихо кидая косами. Они ничего не видели и не слышали. Она была в отчаянии. А они, три старика с громадными бородами, сбитыми ветром в одну сторону, шагали вниз по косогору, неуклонно, равнодушно,