42

А ты знаешь, что обычно делают с преступниками? Ведь ты не хочешь быть преступником, не правда ли? Скажи же нам, кто дал тебе компас?

        — Никто.

        — А как же?

        — Нашёл.

        — Хорошо. Я тебе верю. Допустим — ты говоришь правду. Но, в таком случае, скажи: кто тебя научил рисовать такие прекрасные рисунки?

        — Чего рисунки? Я не понимаю, про чего вы спрашиваете, — сказал Ваня тупо, утирая рукавом нос.

        — Подойдика сюда. Поближе. Не бойся. Я ведь тебя не бью. Кому принадлежит эта книга?

        — Чего принадлежит? — сказал Ваня и захныкал: — Чего вы меня спрашиваете, не пойму!

        — Чья это книга? — теряя терпение, спросила немка.

        — Букварьто?

        — Да. Букварь. Чей он?

        — Мой.

        — А рисовал на нём кто?

        — Чегойто рисовал?

        — Эй, мальчик, ты не прикидывайся! Кто делал эту схему?

        — Которую схему? — снова захныкал Ваня. — Я не знаю никакой вашей схемы. Я потерял лошадь. Днём и ночью мотался. Отпустите меня, тётенька! Что я вам сделал?

        — Иди сюда, говорю тебе! — крикнула немка, и её глаза в очках сделались резкими, как у галки.

        Она схватила мальчика за плечо пальцами, твёрдыми, как щипцы, рванула к столу, ткнула носом в букварь:

        — Вот это. Кто рисовал?

        Что мог ответить Ваня? Улики были слишком очевидны. Молча, с побледневшим лицом Ваня смотрел на обтрепавшуюся страницу букваря, где поверх прописей и картинок была неумело, но довольно толково нарисована химическим карандашом схема реки с новым мостом и бродами.

        Особенно Ваня гордился бродами. Он их сам разведал и потом нарисовал так же точно, как это делали разведчики. Против каждого брода была поставлена толстая горизонтальная палочка, над которой была старательно выписана цифра 1, обозначающая глубину — один метр, а под палочкой — буква, обозначающая качество дна: Т — твёрдое.

        Ваня понял, что отпереться невозможно и он пропал.

        — Кто это рисовал? — повторила немка голосом, задрожавшим, как сильно натянутая струна.

        — Не знаю, — сказал Ваня.

        — Ты не знаешь? — сказала немка, и лицо её сначала покрылось пятнами, а потом стало сплошь тёмнорозовое, как земляничное мыло.

        И вдруг она, проворно схватив мальчика за уши своими железными пальцами, с силой повернула его лицо вверх:

        — Открой рот. Я тебе приказываю! Сию же минуту открой рот и покажи язык!

        Ваня понял и сжал зубы. Тогда немка стиснула его необыкновенно сильными, мускулистыми коленями, всунула ему за щёки указательные пальцы и стала, как крючками, раздирать ему рот.

        Ваня вскрикнул от боли и на мгновение показал язык. Немка посмотрела на него и сказала весело:— Теперь мы знаем!

        Весь Ванин язык был в лиловом анилине, потому что, рисуя схему, он старательно слюнявил химический карандаш.

        — Итак, мальчик, — сказала немка, брезгливо вытирая о вязаную юбку свои толстые красные пальцы, — мы тебя будем спрашивать, а ты нам отвечай. Не так ли? Кто тебя научил делать топографические схемы, где они находятся, эти люди, и как их найти? Ты меня понял? Ты получишь трёх опытных провожатых, и ты покажешь им дорогу.

        — Я не знаю, про что вы меня спрашиваете, — сказал Ваня.

        Мальчик стоял вплотную к столу. Он изо всех сил кусал губы. Его голова была упрямо опущена. С ресниц, как горошины, сыпались слезы, падая на схему, нарисованную на пробеле страницы, между чёрной картинкой, изображающей топор, воткнутый в бревно, и красивой прописью в сетке косых линеек: «Рабы не мы. Мы не рабы».

        — Говори, — тихо сказала немка и задышала носом.

        — Не скажу, — ещё тише проговорил