так как бережливый и аккуратный Павлик
обязательно два раза в день - утром и вечером - проверял целость кассы: он
подносил жестянку к уху и, свесив язык, тарахтел копейками, наслаждаясь
звуком и весом своих сокровищ. Можно себе представить, какие вопли поднял бы
он, обнаружив покражу! Но все сошло благополучно.
Ложась спать, Павлик потарахтел жестянкой, набитой хламом, и нашел, что
касса в полном порядке.
Впрочем, известно, что богатства, приобретенные преступлением, не идут
человеку впрок. В три дня Петя проиграл деньги Павлика.
Надежды на быстрое получение дедушкиного мундира не было. Гаврик опять
стал настойчиво требовать долг.
Ежедневно, сидя на подоконнике, Петя дожидался Гаврика.
Он с ужасом представлял себе тот страшный день, когда все откроется:
ушки, и сандалии, и вицмундир, и копилка Павлика. А ведь это обязательно -
рано или поздно - должно обнаружиться. О, тогда будет что-то страшное! Но
мальчик старался об этом не думать, его терзала вечная и бесплодная мечта
проигравшихся игроков - мечта отыграться!
Ходить по улицам было опасно, но все же Гаврик обязательно появлялся и,
остановившись посредине двора, закладывал в рот два пальца. Раздавался
великолепный свист. Петя торопливо кивал приятелю в окно и бежал черным
ходом вниз.
- Получил ушки? - спрашивал Гаврик.
- Честное благородное слово, завтра непременно будут! Святой истинный
крест! Последний раз.
В один прекрасный день Гаврик объявил, что ждать больше не желает. Это
значило, что отныне Петя как несостоятельный должник поступает к Гаврику в
рабство до тех пор, пока полностью не расквитается.
Таков был жестокий, но совершенно справедливый закон улицы.
Гаврик слегка ударил Петю по плечу, как странствующий рыцарь,
посвящающий своего слугу в оруженосцы.
- Теперь ты скрозь будешь со мною ходить, - добродушно сказал он и
прибавил строго: - Вынеси ранец.
- Зачем... ранец?
- Чудак человек, а ушки в чем носить?
И глаза Гаврика блеснули веселым лукавством.
По правде сказать, Пете весьма улыбалась перспектива такого веселого
рабства: ему давно уже хотелось побродяжничать с Гавриком по городу. Но дело
в том, что Пете ввиду событий самым строжайшим образом было запрещено
выходить за ворота. Теперь же совесть его могла оставаться совершенно
спокойной: он здесь ни при чем, такова воля Гаврика, которому он обязан
беспрекословно подчиняться. И рад бы но ходить, да нельзя: такие правила.
Петя сбегал домой и вынес ранец.
- Надень, - сказал Гаврик.
Петя послушно надел. Гаврик со всех сторон осмотрел маленького
гимназиста в длинной, до пят, шинели, с пустым ранцем за спиной.
По-видимому, он остался вполне доволен.
- Билет гимназический есть?
- Есть.
- Покажь!
Петя вынул билет. Гаврик его раскрыл и по складам прочел первые слова:
"Дорожа своею честью, гимназист не может не дорожить честью своего учебного
заведения... "
- Верно, - заметил он, возвращая билет. - Сховай. Может, сгодится.
Затем Гаврик повернул Петю спиной и нагрузил ранец тяжелыми мешочками
ушек, -
- Теперь мы всюду пройдем очень свободно, - сказал Гаврик, застегивая
