и отдыхал. Они шли от участка до
берега часа два. Этот путь Гаврик один пробегал обычно в пятнадцать минут.
Помятый и заржавленный замок валялся в коричневом бурьяне возле
хибарки. Дверь косо висела на одной верхней петле, скрипя и покачиваясь от
ветра. Осенние ливни смыли с почерневших досок последние следы бабушкиного
мела. Вся крыша была сплошь утыкана репейником - видать, здесь хозяйничали
птицеловы, устроившие в пустой хибарке засаду.
В каморке все было перевернуто вверх дном. Лоскутное одеяльце и подушка
- сырые, вымазанные глиной, - валялись в углу. Однако сундучок, нетронутый,
стоял на своем месте. Старик не торопясь вошел в свой дом и присел на край
койки. Он поставил на колени кошелку и безучастно смотрел в угол, не обращая
ни малейшего внимания на разгром. Казалось, он зашел сюда отдохнуть: вот
посидит минуты две, переведет дух и пойдет себе помаленьку дальше.
В разбитое окно дул сильный, холодный ветер, насыщенный водяной пылью
прибоя. Шторм кипел вдоль пустынного берега. Белые клочья чаек и пены летали
по ветру над звучными скалами. Удары волн отдавались в пещерах берега.
- Что же вы сидите, дедушка? Вы ляжьте.
Дедушка послушно лег. Гаврик дал ему подушку и прикрыл одеялом. Старик
поджал ноги. Его знобило.
- Ничего, дедушка. Слушайте здесь. Как смеркнет, мы отсюдова пойдем в
одно место. А пока лежите.
Дедушка молчал, всем своим видом выражая полное равнодушие и
покорность. Вдруг он повернул к Гаврику отекшие, как бы вывернутые наизнанку
глаза, долго жевал проваленным ртом и наконец выговорил:
- Шаланду не унесет?
Гаврик поспешил успокоить его, сказав, что шаланда в безопасном месте,
у соседей. Старик одобрительно кивнул головой и смолк.
Через час он, кряхтя, перевернулся на другой бок и осторожно застонал.
- Дедушка, у вас болит?
- Отбили... - промолвил он и виновато улыбнулся, обнаружив розовые
беззубые десны. - Чисто все печенки отбили...
Гаврик отвернулся.
До самого вечера старик не произнес больше ни слова. Как только
стемнело, мальчик сказал:
- Пойдемте, дедушка.
Старик поднялся, взял свою кошелку, и они пошли мимо заколоченных дач,
мимо закрытого тира и ресторана в город, на Малую Арнаутскую, пятнадцать.
Расспросив дворника, Гаврик без труда отыскал в темном полуподвале
квартиру Иосифа Карловича и постучал в дверь, обитую рваным войлоком.
- Кто там? - послышался голос, показавшийся знакомым.
- Здесь квартира Иосифа Карловича?
- А что надо?
- Откройте, дядя. Я к вам от Софьи Петровны.
Дверь тотчас открылась, и, к своему величайшему изумлению, мальчик
увидел на пороге, с керосиновой лампочкой в руке, хозяина тира. Он посмотрел
невозмутимо, но несколько высокомерно на мальчика и, не двигаясь с места,
сказал:
- Я Иосиф Карлович. Ну, а что же дальше?
- Здравствуйте, Иосиф Карлович, - произнес мальчик тщательно, как
хорошо выученный урок. - Прислала до вас Софья Петровна узнать, чи вы
получили письмо с Николаева.
Удивленно осмотрев мальчика с ног до головы, на что ушло по меньшей
мере минуты две, хотя мальчик был весьма небольшой, хозяин тира произнес еще
более высокомерно: