пятки с орлами чеканными. Коричневые - коммерческого училища, с жезлом
Меркурия, перевитым змеями, и с плутовской крылатой шапочкой. Светлые
мореходные со скрещенными якорями. Почтово-телеграфные с позеленевшими
молниями и рожками. Артиллерийские с пушками. Судейские со столбиками
законов. Медные ливрейные величиной с полтинник, украшенные геральдическими
львами. Толстые тройки чиновничьих вицмундиров. Тончайшие писарские
"лимонки" с острыми, режущими краями, издающие при игре комариный звон.
Толстые одинарки гимназических шинелей с серебряными чашечками, докрасна
вытертыми посредине.
Сказочные сокровища, вся геральдика Российской империи, на один
счастливый миг были сосредоточены в Петиных руках.
Ладони мальчика еще продолжали ощущать многообразные формы ушек и их
солидный свинцовый вес. Между тем он был уже совершенно разорен, опустошен,
пущен по ветру. Вот тебе и волшебный неразменный пятак!
Мальчик думал об ушках, и только об ушках. Они стояли все время перед
его глазами видением приснившегося богатства. Он рассеянно смотрел за обедом
в тарелку супа, в масляных капсюлях которого отражались по крайней мере
триста крошечных абажуров столовой лампы, он видел триста сверкающих ушек с
золотыми орлами.
Он с отвращением рассматривал пуговицы отцовского сюртука, обшитые
сукном и не представляющие ни малейшей ценности.
Вообще он только сегодня заметил, что, в сущности, живет в нищей семье,
где во всем доме нет ни одной приличной пуговицы.
Тетя сразу обратила внимание на странное состояние мальчика.
- Что с тобой сегодня такое? - спросила она, проницательно вглядываясь
в необычно возбужденное лицо Пети. - Может быть, тебя мальчики на дворе
побили?
Петя сердито мотнул головой.
- Или, может быть, опять двоек нахватался? Так ты лучше прямо скажи,
чем сидеть и мучиться.
- Да нет же! Ну что вы ко мне все пристали, я не понимаю!
- А ты, часом, не болен?
- Ой, боже мой!..
Петя даже захныкал от этих расспросов.
- Ну, как знаешь. Не хочешь говорить - не надо. Страдай!
И Петя действительно страдал, ломая голову, где бы раздобыть денег,
необходимых на завтрашнюю игру. Он даже неважно спал, терзаемый желанием
поскорее отыграться. Утром он решился на тонкую хитрость. Он долго и нежно
терся возле отца, просовывая голову под его локоть, целовал красную пористую
шею, пахнущую свежестью умывания. Отец гладил колючую головку маленького
гимназиста и прижимал ее к сюртуку с отвратительными пуговицами.
- Ну что, Петюша, ну что, маленький?
Мальчик только и дожидался этого вопроса, этого нежного дрожания в
отцовском голосе, показывающего, что отец теперь ни в чем не откажет, чего
ни попроси.
- Папа! - сказал мальчик, выкручиваясь возле отца и с деланной
застенчивостью поправляя пояс. - Папа, дай мне пять копеек.
- Для чего? - спросил отец, никогда, даже в самые нежные минуты, не
отказывавшийся от строгих принципов воспитания.
- Мне очень нужно.
- Нет, ты скажи, для чего.
- Нет, ты дай.
- Нет, ты скажи. Я должен знать, на что ты собираешься истратить эту
сумму. На дельную, полезную вещь я тебе
