было еще почти темно, а дома горела
утренняя лампа, когда мальчик побежал в гимназию, с ног до головы
снаряженный, как на войну.
Уж теперь-то ни одна наука не устоит против Пети! Три недели мальчик с
неслыханным терпением - в гимназии и дома - занимался улучшением своего
научного хозяйства. Он то и дело переклеивал картинки, заново обертывал
учебники, менял в пенале перья, добиваясь наибольшей красоты и совершенства.
И когда тетя, бывало, скажет:
- Ты бы лучше уроки учил...
Петя с отчаянием стонал:
- Ой, тетя, ну что вы говорите разные глупости! Как же я могу учить
уроки, когда у меня еще ничего не готово?
Словом, все шло прекрасно.
Одно только омрачало радость ученья: Петю еще ни разу не вызывали, и ни
одной отметки еще не стояло в его записной тетради. Почти у всех мальчиков в
классе были отметки, а у Пети не было.
Каждую субботу он с грустью приносил свою пустую записную тетрадь,
роскошно обернутую в розовую бумагу, оклеенную золотыми и серебряными
звездами, орденами, украшенную разноцветными закладками. Но вот однажды в
субботу Петя, не раздеваясь, вбежал в столовую, сияющий, взволнованный,
красный от счастья. Он размахивал нарядной записной тетрадью, крича на всю
квартиру:
- Тетя! Павка! Дуня! Идите сюда скорее! Смотрите, мне поставили
отметки! Ах, как жалко, что папа на уроках!
И, торжественно швырнув тетрадь на стол, мальчик с гордой скромностью
отошел в сторону, как бы не желая мешать созерцанию отметок.
- А ну-ка, ну-ка! - воскликнула тетя, вбегая с выкройкой в руках в
столовую. - Покажи свои отметки.
Она взяла со стола тетрадь и быстро пробежала ее глазами.
- Закон божий - два, русский - два, арифметика - два, внимание - три и
прилежание - три, - с удивлением сказала тетя, укоризненно качая головой. -
Не понимаю, чего же ты радуешься? Сплошные двойки!
Петя с досады даже топнул ногой.
- Вот так я и знал! - закричал он, чуть не плача от обиды. - Как вы,
тетя, не понимаете? Важно, что отметки! Понимаете: от-мет-ки! А вы этого не
хотите понять... Так всегда!..
И Петя, сердито схватив знаменитую тетрадь, помчался во двор показывать
отметки мальчикам.
На этом закончился первый, праздничный период Петиного ученья. За ним
наступили суровые будни, скучная пора зубрежки.
Гаврик больше не появлялся, и Петя его почти забыл, всецело занятый
гимназией.
До поры до времени забыл о Петином существовании и Гаврик.
Теперь он жил на Ближних Мельницах, у Терентия.
Дедушку все еще не выпускали. Он сидел то в Александровском участке, то
в охранке, куда его часто возили ночью на извозчике. Но, как видно, старик
умел держать язык за зубами, так как Терентия до сих пор не трогали.
Куда девался матрос, Гаврик в точности не знал. Расспрашивать же
Терентия он не считал нужным. Впрочем, по некоторым признакам можно было
заключить, что матрос в безопасности и находится где-то поблизости.
Мало ли было на Ближних Мельницах трущоб и закоулков, где человек мог
сгинуть, пропасть, исчезнуть? И мало ли было таких сгинувших до поры до
времени людей в районе Ближних Мельниц?
Не в правилах Гаврика было совать
