тех, каких
можно было каждый день встретить возле вокзала, на Ланжероне, в
Александровском парке, на конке... Было даже несколько студентов. Один
привлек особое внимание черной кавказской буркой поверх белого кителя с
золотыми пуговицами. Приложив ладони к своим худым щекам, он кричал кому-то
в толпе оглушительным гортанным голосом:
- Передайте, пожалуйста, в землячество, что сегодня ночью товарища
Лордкипанидзе, Красикова и Буревого вызвали из камеры с вещами. Повторяю:
Лордкипанидзе, Красикова и Буревого! Сегодня ночью! Организуйте общественный
протест! Привет товарищам!
Человек в пиджаке и косоворотке с расстегнутым воротом, чем-то
напоминавший Терентия, кричал из другого окна:
- Пущай Сережа пойдет в контору за моей получкой!
Раздавались голоса, перебивавшие друг друга:
- Не доверяйтесь Афанасьеву! Слышь, Афанасьеву не доверяйтесь!
- Колька сидит в Бульварном!
- У Павел Иваныча в ящике, за шкафом!
- Самое позднее - в среду!
Родственники тоже кричали, поднимая над головой кошелки и детей. Одна
женщина держала на руках девочку с такими же точно сережками, как у Моти.
Она кричала:
- За нас не беспокойся! Нас люди не оставляют! Мы имеем что кушать.
Смотри, какая наша Верочка здоровенькая!
Иногда к толпе подходил городовой, держась обеими руками за ножны
шашки.
- Господа, вас честью просят не останавливаться напротив окон и не
вступать с задержанными в разговоры.
Но тотчас из окон раздавались оглушительные свистки, невообразимая
брань, рев. В городового летели арбузные корки, кукурузные кочерыжки,
огурцы.
- Дракон!
- Фараон!
- Иди бей японцев!
И городовой с шашкой под мышкой неторопливо возвращался к воротам,
делая вид, что ничего особенного не произошло.
Нет, положительно, на свете все было вовсе не так благополучно, как это
могло показаться с первого взгляда.
Гаврик возвратился сумрачный, злой.
- Ну что, видел дедушку?
Гаврик не ответил ни слова. Мальчики пошли назад. Возле вокзала Гаврик
остановился.
- Они его каждый день бьют, - глухо сказал он, вытирая драным рукавом
щеки. - Увидимся.
И Гаврик пошел прочь.
- Куда?
- На Ближние Мельницы.
Через Куликово поле Петя побрел домой. Ветер гнал тучи сухой, скучной
пыли.
На душе у мальчика было так тяжело, что даже сплющенная гильза от
винтовочного патрона, которую он нашел по дороге, нисколько не обрадовала
его.
30 В ПРИГОТОВИТЕЛЬНОМ
Наступила осень.
Петя уже ходил в гимназию. Из большого загорелого мальчика с длинными
ногами в фильдекосовых чулках он, надев форму, превратился в маленького,
выстриженного под нуль, лопоухого приготовишку, на гимназическом языке -
"мартыхана".
Длинные суконные брюки и форменная курточка, купленные за тридцать
шесть рублей в конфекционе готового платья Ландесмана, сидели мешковато,
очень неудобно.
Грубый воротник натирал нежную шею, привыкшую к свободному вырезу
матроски.
Даже пояс, настоящий гимназический пояс с мельхиоровой бляхой, о
котором больше всего после фуражки мечтал Петя, не оправдал ожиданий. Он все
время лез под
