тонул японский крейсер, весь охваченный
желто-красным пламенем пожара. В кипящую воду сыпались маленькие желтолицые
человечки.
- Япончики! - шептала восхищенная девочка, ползая на коленях возле
картины.
- Не япончики, а япошки! - строго поправил Петя, знавший толк в
политике.
На другой картине лихой казак, с красными лампасами, в черной папахе
набекрень, только что отрубил нос высунувшемуся из-за сопки японцу.
Из японца била дугой толстая струя крови. А курносый оранжевый нос с
двумя черными ноздрями валялся на сопке совершенно отдельно, вызывая в детях
неудержимый смех.
- Не суйся, не суйся! - кричал Петя, хохоча, и хлопал ладонями по
теплой сухой земле, испятнанной известковыми звездами домашней птицы.
- Не совайся! - суетливо повторяла Мотя, поглядывая через плечико на
красивого мальчика, и морщила худой, остренький нос, пестрый, как у Гаврика.
Третья картина изображала того же казака и ту же сопку. Теперь из-за
нее виднелись гетры удирающего японца. Внизу было написано:
Генерал японский Ноги,
Батюшки,
Чуть унес от русских ноги.
Матушки!
- Не совайся, не совайся! - заливалась Мотя, прижимаясь доверчиво к
Пете. - Правда, пускай тоже не совается!
Петя, насупившись, густо краснел и молчал, стараясь не смотреть на
худенькую голую руку девочки с двумя лоснившимися на предплечье шрамиками
оспы, нежно-телесными, как облатки.
Но поздно. Он уже был влюблен по уши.
Когда же оказалось, что, кроме русско-японских картин, у Моти есть еще
превосходные кремушки, орехи для игры в "короля-принца", бумажки от конфет и
даже картонки, Петина любовь дошла до наивысшего предела..
Ах, какой это был счастливый, замечательный, неповторимый день! Никогда
в жизни Петя не забудет его.
Петя заинтересовался, каким образом на ушах держатся серьги, и девочка
показала ему проколотые совсем недавно дырочки. Петя даже решился потрогать
мочку Мотиного уха, нежную и еще припухшую, как долька мандарина.
Потом они поиграли в картонки, причем Петя начисто обыграл девочку. Но
у нее сделалось такое несчастное лицо, что ему стало жалко, и он не только
отдал ей обратно все выигранные картонки, но даже великодушно подарил все
свои. Пускай знает!
Потом натаскали сухого бурьяна, щепочек и затопили кукольную плиту.
Дыму было много, а огня совсем не вышло. Бросили и стали играть в
"дыр-дыра", иначе - в прятки.
Прячась друг от друга, они залезали в такие отдаленные, глухие
местечки, сидеть в которых одному становилось даже страшновато.
Но зато как жгуче-радостно было слышать осторожное приближение робких
шажков, сидя в засаде и обеими руками закрывая рот и нос, чтобы не фыркнуть!
Как дико колотилось сердце, какой неистовый звон стоял в ушах!
И вдруг из-за угла медленно-медленно выдвигается половина бледного от
волнения, вытянутого лица с плотно сжатыми губами. Облупленный носик,
круглый глаз, острый подбородок, чепчик с оборочками...
Глаза вдруг встречаются. Оба так испуганы, что вот-вот потеряют
сознание. И тотчас неистовый, душераздирающий вопль торжества и победы:
- Петька! Дыр-дыра!
И оба лупят во все
