Ножиножжж... Бррр-иттт...
Паяльщик появлялся вслед за точильщиком, наполняя двор мужественными
руладами бархатного баритона:
- Па-аять, починять ведра, каструли! Па-ять, починять ведра, каструлии!
Вбегала безголосая торговка, оглашая знойный воздух городского утра
картавым речитативом:
- Груш, яблук, помадоррр! Груш, яблук, помадоррр!
Печальный старьевщик исполнял еврейские куплеты:
- Старые вещи, старые вещи! Старивэшшш... Старивэшшш...
Наконец, венчая весь этот концерт прелестной неаполитанской
канцонеттой, вступала новенькая шарманка фирмы "Нечада", и раздавался
крикливый голос уличной певицы:
Ветерок чуть колышет листочки,
Где-то слышится трель со-ло-вья.
Ты вчера лишь гуляла в плато-чке,
А сс-го-днл гу-ляешь в шел-ках.
Пой, ласточка, пой.
Сэр-це ус-па-кой...
- Углей, угле-е-ей! - запел русский тенор сейчас же после того, как
шарманка ушла.
И концерт начался снова.
В то же время с улицы слышался стук дрожек, шум дачного поезда, военная
музыка.
И вдруг среди всего этого гомона раздалось какое-то ужасно знакомое
шипенье, что-то щелкнуло, завелось, и один за другим четко забили, как бы
что-то отсчитывая, прозрачные пружинные звуки. Что это? Позвольте, но ведь
это же часы! Те самые знаменитые столовые часы, которые, как гласила
семейная легенда, папа выиграл на лотерее-аллегри, будучи еще женихом мамы.
Как Петя мог о них забыть! Ну да, конечно, это они! Они отсчитывали
время. Они "били"! Но мальчик не успел сосчитать сколько. Во всяком случае,
что-то много: не то десять, не то одиннадцать.
Боже мой! На даче Петя вставал в семь...
Он вскочил, поскорее оделся, умылся - в ванной! - и вышел в столовую,
жмурясь от солнца, лежавшего на паркете горячими косяками.
- А, как не стыдно! - воскликнула тетя, качая головой и вместе с тем
радостно улыбаясь так выросшему и так загоревшему племяннику. - Одиннадцать
часов. Мы тебя нарочно не будили. Хотели посмотреть, до каких пор ты будешь
валяться, деревенский лентюга. Ну, да ничего! С дороги можно. Скорей садись.
Тебе с молоком или без? В стакан или в твою чашку?
Ах, совершенно верно! Как это он забыл? "Своя чашка"! Ну да, ведь у
него была "своя чашка", фарфоровая, с незабудками и золотой надписью: "С
днем ангела", прошлогодний подарок Дуни.
Позвольте, батюшки, наш самовар! Оказывается, он о нем тоже забыл. И
бублики греются, повешенные на его ручки! И сахарница белого металла в форме
груши, и щипчики в виде цапли!
Позвольте, а желудь звонка на шнурке под висячей лампой... Да и сама
лампа: шар с дробью над белым колпаком!
Позвольте, а что это в руках у отца? Ба, газета! Вот уж, правду
сказать, совсем забыл, что в природе существуют газеты! "Одесский листок" с
дымящим паровозиком над расписанием поездов и дымящим пароходиком над
расписанием пароходов. (И дама в корсете среди объявлений!) Э, э!.. "Нива"!
"Задушевное слово"! Ого, сколько бандеролей накопилось за лето!
Одним словом, вокруг Пети оказалось такое множество старых-престарых
новостей, что у него разбежались глаза.
Павлик же вскочил чуть свет и уже вполне освоился с новой
