рубахи.
Тут Гаврик сразу сообразил, что это не пловец: пловцы в вышитых рубахах
по морю не плавают.
- Ты что, тонул?
Матрос молчал. Его руки и голова безжизненно висели внутри шаланды, в
то время как ноги в подштанниках волоклись снаружи по воде. Он был в
обмороке.
Гаврик и дедушка побросали весла и с трудом втащили вялое, но страшно
тяжелое тело в шаланду.
- Ух ты, какой горячий! - сказал дедушка, переводя ДУХ.
Действительно, матрос, хотя дрожал и был мокр, весь так и горел сухим,
болезненным жаром.
- Дядя, хочете напиться? - спросил Гаврик.
Матрос не ответил. Он только бессмысленно повел глазами с мутной
поволокой и пошевелил воспаленным ртом.
Мальчик подал ему дубовый бочоночек. Матрос отвел его слабой рукой, с
отвращением проглотив слюну, и тут же его стошнило.
Голова упала и стукнулась о банку.
Потом матрос потянулся к бочоночку, нашарил его в потемках, как слепой,
и, стуча зубами по дубовой клепке, кое-как напился.
Дедушка покрутил головой:
- История!..
- Дядя, откуда вы? - спросил мальчик.
Матрос опять проглотил слюну, хотел сказать, но только протянул руку
вдаль и тотчас уронил ее в бессилии.
- Ой, ну его к черту! - пробормотал он неразборчивой скороговоркой. -
Не показывайте меня людям... Я матрос... сховайте где-нибудь... а то
повесят... ей-богу, правда... святой истинный...
Он хотел, видимо, перекреститься, но не смог поднять руку. Хотел
улыбнуться своей слабости, но вместо улыбки по его глазам пошла поволока.
И он опять потерял сознание.
Дедушка и внучек переглянулись, но не сказали друг другу ни слова.
Время было такое, что лучше всего - знать да помалкивать.
Они осторожно положили матроса на решетчатом настиле, в клетках
которого хлюпала невычерпанная вода, подсунули ему под голову бочоночек и
сели на весла.
Гребли они помаленьку, не спеша, с таким расчетом, чтобы добраться до
берега, когда уже совсем стемнеет. Чем темнее, тем лучше. Они даже, прежде
чем пристать, покрутились немного между знакомых скал. К счастью, на берегу
никого не было.
Стояла теплая, глубокая тьма, полная сверчков и звезд.
Дедушка и внучек вытащили шаланду на берег. Таинственно зашуршала
галька.
Дедушка остался охранять больного, а Гаврик сбегал посмотреть, нет ли
кого поблизости.
Он скоро вернулся неслышными шагами. По этим шагам дедушка понял, что
все в порядке. Они с большим трудом, но осторожно вытащили матроса из
шаланды и поставили его на ноги, поддерживая с обеих сторон. Матрос обнял
Гаврика за шею и прижал к своему, уже обсохшему, необыкновенно горячему
телу. Он грузно навалился на мальчика, едва ли что-нибудь соображая.
Гаврик расставил ноги покрепче и прошептал:
- Идти можете?
Матрос ничего не ответил, но сделал, шатаясь, несколько шагов, как
лунатик.
- Потихонечку, потихонечку, - приговаривал дед, поддерживая матроса за
спину.
- Тут недалеко, дядя... два шага...
Они наконец поднялись на горку. Их никто не видел. А если бы даже и
увидел, то вряд ли обратил бы внимание на белую шатающуюся фигуру, ведомую
стариком и мальчиком. Картина известная. Пьяного
