Петю теперь в гимназию будут
отдавать. Так что - до свиданья всем вашим шкодам.
- Ладно, - хмуро буркнул Гаврик, - вы только, главное, скажите.
Скажете?
- Скажу, не плачь.
- До свиданья, тетя.
- До свиданья, прекрасное созданье.
Как видно, самой Дуне до такой степени надоело летнее безделье, что она
даже снизошла до шутливого разговора с маленьким босяком.
Гаврик подтянул штаны и побрел со двора.
Плохо дело! Как же теперь быть?
Можно было, конечно, сходить к старшему брату Терентию на Ближние
Мельницы. Но, во-первых, эти Ближние Мельницы бог знает где - туда и обратно
часа четыре, не меньше. А во-вторых, после беспорядков еще неизвестно, дома
ли Терентий. Очень может быть, что он где-нибудь прячется или сам "сидит на
дикофте", то есть самому нечего есть.
Что ж понапрасну бить ноги - не казенные!
Мальчик вышел на полянку и, проходя мимо, заглянул в окна к солдатам.
Солдаты как раз только что пообедали и полоскали на подоконнике ложки.
Куча недоеденного хлеба сохла на сильном солнце.
Мухи ползали по черным губчатым кускам с каштановой, даже на вид
кисленькой коркой.
Гаврик остановился под окном, очарованный зрелищем этого изобилия.
Он помолчал и вдруг, неожиданно для самого себя, сказал грубо:
- Дядя, дайте хлеба!
Но тут же спохватился, подобрал садок и пошел дальше, показав солдатам
щербатую улыбку:
- Та нет, я так! Не надо.
Но солдаты сгрудились на подоконнике, крича и свистя мальчику:
- Эй! Пес! Куда побег? Вертай назад!
Они протягивали ему через решетку куски хлеба:
- Бери! Не бойсь!
Он нерешительно остановился.
- Подставляй рубаху!
В их криках и шуме было столько веселого добродушия, что Гаврик понял:
не будет ничего унизительного, если он возьмет у них хлеб. Он подошел и
подставил рубаху.
Полетели куски.
- Ничего, поешь нашего солдатского, казенного! Приучайся!
Кроме хлеба, которого накидали фунтов пять, солдаты навалили еще
порядочно вчерашней каши.
Мальчик аккуратно уложил все это в садок и, провожаемый крепкими
шутками насчет действия на живот солдатской пищи, отправился домой помогать
дедушке чинить перемет.
К вечеру они снова вышли в море.
15 ШАЛАНДА В МОРЕ
Заметив, что пароход не остановился и не спустил шлюпки, а продолжает
прежний курс, матрос немного успокоился и пришел в себя.
Прежде всего он поспешил скинуть робу, мешавшую плыть. Отделаться от
пиджака было всего легче. Перевернувшись несколько раз и отплевываясь от
солоновато-горькой волны, матрос в три приема стянул пиджак, тяжелый от
воды, как чугун.
Пиджак, раскинув рукава, плыл некоторое время за матросом, как живой,
не желая расстаться с хозяином и норовя обвиться вокруг его ног.
Матрос пихнул его несколько раз, пиджак отстал и начал медленно тонуть,
качаясь и переходя из слоя в слой, пока не пропал в пучине, куда слабо
уходили мутные снопы вечернего света.
Больше всего возни было с сапогами. Они липли, как наполненные клеем.
Матрос яростно нога об ногу сдирал эти грубые флотские сапоги с рыжими
голенищами, уличавшие его. Гребя руками, он танцевал в воде, то проваливаясь