на углу Пироговской и
Куликова поля генерал с серебряными погонами бил писаря по зубам, крича
грозным голосом:
- Как стоишь, каналья? Как-к с-с-стоишь?
И писарь, вытянувшись и мотая головой, с вылупленными, как у простого
солдата, светлыми крестьянскими глазами, бормотал:
- Виноват, ваше превосходительство! Последний раз!
Вот это двойственное положение и делало писарей существами странными,
прекрасными и вместе с тем жалкими, как падшие ангелы, сосланные в наказание
с неба на землю.
Была также очень интересна и жизнь простых караульных солдат,
помещавшихся рядом с писарями.
У солдат тоже было два естества.
Одно - это когда они стояли попарно, в полной караульной форме с
подсумками, у алебастрового штабного подъезда, каждую минуту лихо
вытягиваясь и делая по-ефрейторски "на краул", то есть отводя немного в
сторону хорошо смазанный салом штык, перед входящим или выходящим офицером.
Другое естество было простое, домашнее, крестьянское, когда они сидели
в казарме, пришивая пуговицы, чистя сапоги ваксой или играя в шашки, а
по-ихнему - "в дамки".
На окнах у них вечно сушились миски и деревянные ложки, лежало много
объедков черного солдатского хлеба, которые они охотно отдавали нищим.
С мальчиками они разговаривали также охотно, но задавали такие вопросы
и произносили такие слова, что у мальчиков горели уши и они в ужасе
разбегались.
Оба двора, покрытые асфальтом, как нельзя лучше подходили для игры в
классы. По асфальту можно было превосходно чертить углем и мелом клетки с
цифрами. Гладкие морские камешки скользили замечательно.
Если же дворник, выведенный из терпения детским гвалтом, выгонял
игроков метлой, очень удобно было тотчас перейти на другой двор. Кроме того,
в доме имелись чудесные таинственные подвалы с дровяными сараями. Прятаться
в этих сараях среди дров и различной рухляди, в пыльной сухой тьме, в то
время как на дворе яркий день, было неописуемым блаженством.
Одним словом, дом, где жил Петя, во всех отношениях был превосходный.
Гаврик вошел во двор и остановился под окнами Петиной квартиры,
находившейся в третьем этаже.
Двор, рассеченный наискось резкой, полуденной тенью, был совершенно
пуст. Ни одного мальчика! Очевидно, все или в деревне, или на море.
Большинство окон закрыто ставнями. Знойная, полуденная, ленивая тишина.
Ни звука.
Только откуда-то издалека - может быть, даже с Ботанической улицы -
слышатся урчанье и выстрелы раскаленной сковородки. Судя по запаху, где-то
жарится кефаль на подсолнечном масле.
- Петя! - закричал Гаврик вверх, приложив ко рту ладошки.
Молчание.
- Пе-еть-ка!
Ставни закрыты.
- Пе-е-е-е-тька-а-а-а!!
Форточка в кухне отворилась и выглянула повязанная белым платком голова
кухарки Дуни.
- Еще не приехали, - быстро сказала она обычную фразу.
- А когда приедут?
- Ожидаем сегодня вечером.
Мальчик сплюнул и растер ногой. Помолчал.
- Слушайте, тетя, как только он приедет, скажите, что Гаврик приходил.
- Слушаюсь, ваше благородие.
- Скажите, что я завтра утречком зайду.
- Свободно можешь не заходить. Нашего
