Хотя двор и сад все еще были в тени, но уже ранние лучи ярко и холодно
золотили розовые, желтые и голубые тыквы, разложенные на камышовой крыше той
мазанки, где жили сторожа.
Заспанная кухарка в клетчатой домотканой юбке и холщовой сорочке,
вышитой черными и красными крестиками, с железным гребешком в неприбранных
волосах выколачивала из самовара о порог вчерашние уголья.
Петя постоял перед кухаркой, глядя, как прыгают бусы на ее старой,
морщинистой шее.
- Уезжаете? - спросила она равнодушно.
- Уезжаем, - ответил мальчик дрогнувшим голосом.
- В час добрый.
Она отошла к водовозной бочке, завернула руку в подол клетчатой паневы
и отбила чоб.
Толстая струя ударила дугой в землю. По земле покатились круглые
сверкающие капли, заворачиваясь в серый порошок пыли.
Кухарка подставила самовар под струю. Самовар заныл, наполняясь свежел,
тяжелой водой.
Нет, положительно ни в ком не было сочувствия!
На крокетной площадке, на лужайке, в беседке - всюду та же
неприязненная тишина, то же безлюдье.
А ведь как весело, как празднично было здесь совсем недавно! Сколько
хорошеньких девочек и озорных мальчишек! Сколько проказ, скандалов, игр,
драк, ссор, примирений, поцелуев, дружб!
Какой замечательный праздник устроил хозяин экономии Рудольф Карлович
для дачников в день рождения своей супруги Луизы Францевны!
Петя никогда не забудет этого праздника.
Утром под абрикосами был накрыт громадный стол, уставленный букетами
полевых цветов. Середину его занимал сдобный крендель величиной с велосипед.
Тридцать пять горящих свечей, воткнутых в пышное тесто, густо
посыпанное сахарной пудрой, обозначали число лет рожденницы.
Все дачники были приглашены под абрикосы к утреннему чаю.
День, начавшийся так торжественно, продолжался в том же духе и
закончился детским костюмированным вечером с музыкой и фейерверком.
Все дети надели заранее сшитые маскарадные костюмы. Девочки
превратились в русалок и цыганок, а мальчики - в индейцев, разбойников,
китайских мандаринов, матросов. У всех были прекрасные, яркие, разноцветные
коленкоровые или бумажные костюмы.
Шумела папиросная бумага юбочек и плащей, качались на проволочных
стеблях искусственные розы, струились шелковые ленты бубна.
Но самый лучший костюм - конечно, конечно же! - был у Пети. Отец
собственноручно мастерил его два дня, то и дело роняя пенсне. Он близоруко
опрокидывал гуммиарабик, бормотал в бороду страшные проклятья по адресу
устроителей "этого безобразия" и вообще всячески выражал свое отвращение к
"глупейшей затее".
Но, конечно, он хитрит. Он просто-напросто боялся, что костюм выйдет
плохой, боялся осрамиться. Как он старался! Но зато и костюм - что бы там ни
говорили! - получился замечательный.
Это был я настоящие рыцарские доспехи, искусно выклеенные из золотой и
серебряной елочной бумаги, натянутой на проволочный каркас. Шлем, украшенный
пышным султаном, выглядел совершенно так же, как у рыцарей Вальтера Скотта.
Даже забрало поднималось и опускалось.
Все это было так прекрасно, что Петю поставили во второй паре рядом с
Зоей, самой красивой
