о девяти отошедших в вечность грудках рафинада.
Лично я съел кусок черного хлеба, сгрыз последнюю грудку сахара и взглянул на мир еще более оптимистично. Да и можно ли, о читатель, смотреть на мир иначе, когда вокруг нежное, солнечное утро, десять часов, роса на полевых цветах еще не высохла, у ног щебечет ручеек, а рядом с вами очаровательное существо с большими серо лиловыми глазами, маленькими ручками, еще более маленькими ножками в туфельках номер тридцать четыре и волшебным именем Миньона?
Да с!
– А теперь поболтаем, – сказала Миньона, облизывая кошачьим, как уже упоминалось, язычком прелестные губки, созданные не для свиного сала, а для поцелуя. – Объясните, где мы с вами сейчас находимся? И почему в то время как идет война, вы болтаетесь здесь без всякого дела? – И в ее голоске прозвучала генеральская нотка.
– О прелестная! – ответил я. – Находимся мы возле города Сморгонь, развалины которого вы видите, если можно так выразиться, на горизонте. А нахожусь я здесь, в непосредственной близости от неприятеля, в качестве сторожа, дневального. Сторожу же я вот эти два новеньких орудийных блиндажа в три наката. Мой взвод – две трех дюймовки – скоро перейдет в эти хорошенькие блиндажики и в должный срок неожиданно ударит по немцам с самой близкой дистанции, и даже, может быть, прямой наводкой, картечью. Через два часа, ровно в двенадцать, меня сменит другой дневальный, и я должен буду возвратиться обратно на батарею…
Она не дослушала и, прижавшись ко мне, с ужасом прошептала:
– Боже мой! Вы меня пугаете. Мы находимся в непосредственной близости от немцев? В таком случае у меня одна надежда на вас. Не оставьте меня!
– О, не бойтесь! Со мной вы как за каменной стеной! – воскликнул я, ловя себя на глупом желании поцеловать ее в шейку.
В этот миг за железнодорожной насыпью тяжело бухнуло, раздался сверлящий свист, и высоко над нашими головами пронеслась немецкая граната. Я по привычке сразу же припал к земле и потянул за собой Миньону. Мы услышали сухой дробный разрыв снаряда, и через некоторое время вокруг нас пропело несколько осколков. Немец стрелял через наши головы по ближнему лесу.
Миньона лежала у меня на руках как убитая. Лоб ее был холоден, а руки горячи. Я растер ей виски платком, смоченным остатками чая. Она очнулась.
– Миньона, дитя мое, – прошептал я, – не бойтесь. Это далеко. Это не опасно. Это обычно.
Она виновато посмотрела на меня.
– Если это обычно, тогда я не буду больше бояться. Я уже не боюсь.
В это время ударил второй пушечный выстрел. На этот раз она не вскрикнула и не упала в обморок. Я сунул ей в руки бинокль «цейс»:
– Смотрите туда.
Она приставила бинокль к глазам и посмотрела туда, куда я ей показывал. До нас долетел грохот взорвавшегося снаряда.
– Ах, как забавно! – восхищенно воскликнула она. – Жаль, что здесь нет моих сестричек. Вот бы тоже полюбовались взрывом.
Пропели осколки.
Потом я повел ее в Сморгонь посмотреть развалины. Ведь в фантастическом романе все может случиться.
Мы долго бродили по грудам обгорелых кирпичей, по запущенным садам, забирались на обгорелые чердаки
