105

не надо, чтобы ты ставил ногу на мою голову, я уже и так достаточно унижена, — почти жалобно промолвила она.

        — Как угодно, — сурово сказал я, — но тогда ты никогда не узнаешь тайну свечения человеческого тела.

        — Ну, черт с тобой, ставь ногу на голову, мне не жалко, — сказала Надька, и я увидел, как из ее глаз выползли две слезинки.

        Я поставил ногу в потертом башмаке на Надькину голову и некоторое время простоял так, скрестив на груди руки.

        — Теперь ты моя раба! — торжественно сказал я.

        Надька встала и сбила с колен пыль.

        — А теперь ты должен открыть мне тайну, — сказала она. — Открывай сейчас же.

        — Пожалуйста, — с ехидной улыбкой ответил я. — Вот эта тайна.

        При этом я вынул из кармана кусочек фосфора.

        — Что это? — спросила Надька.

        — Фосфор, — холодно ответил я.

        — Так это был всего лишь фосфор! — воскликнула она, побледнев от негодования.

        — А ты что думала? Может быть, ты вообразила, что это на самом деле какаято тайна Елены Блаватской? Вот дура! И ты поверила?

        Мальчики и девочки вокруг нас захохотали. Это было уже слишком.

        — Жалкий врунишка, обманщик! — закричала Надька и, как кошка, бросилась на меня.

        Но я успел увернуться и пустился наутек вокруг полянки, слыша за собой Надькино дыхание и топот ее длинных голенастых ног в мальчишеских сандалиях.

        Она бегала гораздо лучше меня, и я понял, что мне не удастся уйти. Тогда я решился прибегнуть к приему, который всегда в подобных случаях применял младший помощник Ника Картера, японец ТенИтси. Я должен был вдруг остановиться перед бегущей девочкой и стать на четвереньки, с тем чтобы она со всего маху налетела на меня и шлепнулась на землю.

        Однако я не рассчитал расстояния между нами: я стоял как дурак на четвереньках, а Надька успела замедлить бег. Затем она бросилась на меня, села верхом и так отколотила своими крепкими кулаками, что у меня потекла из носу кровь, и я приплелся домой весь в пыли, проливая слезы и юшку, которая текла из моего носа, а следом за мной неслись торжествующие крики Надьки:

        — Теперь будешь знать, как обманывать людей, брехунишка!

        Я успел показать ей через плечо большой палец, она ответила тем же.

        Впрочем, через два дня мы снова встретились на полянке, где вокруг кола на веревке ходила коза, и смущенно протянули друг другу согнутые мизинчики, что означало вечный мир.

        А вечером я закатал рукав гимназической куртки и написал чернилами на своей руке буквы Н. З.З. (Надя ЗаряЗаряницкая), и нарисовал сердце, пронзенное стрелой, — и долго ждал, пока высохнет.

        На другой день я подарил Надьке половину своего фосфора, и она подобно мне обрела дар светиться в темноте.

Выстрел с крыши

        Теперь никак не могу вспомнить, каким образом у меня в руках очутилось это ружье. Оно было более настоящее, чем монтекристо, и менее настоящее, чем мелкокалиберный винчестер для спортивной стрельбы.

        Я думаю, его привез с собой один приезжий мальчик. Мы провели с ним неразлучно два или три дня, пока он гостил у своих родственников у нас в Отраде.

        В памяти моей ничего не сохранилось, кроме того, что у этого страннобезликого мальчика было ружье и мы полезли на чердак нового, только что выстроенного четырехэтажного